Мифы народов мира

www.mythology.ru: сайт Дениса Морозова

Одиссея. Песнь восьмая.

ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ

 

            Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос -

            Мирный покинула сон Алкиноева сила святая;

            Встал и божественный муж Одиссей, городов сокрушитель.

            Царь Алкиной многовластный повел знаменитого гостя

[5]     На площадь, где невдали кораблей феакийцы сбирались.

            Сели, пришедши, на гладко обтесанных камнях друг с другом

            Рядом они. Той порою Паллада Афина по улицам града,

            В образ облекшись глашатая царского, быстро ходила;

            Сердцем заботясь о скором возврате домой Одиссея,

[10]    К каждому встречному ласково речь обращала богиня:

            "Вы, феакийские люди, вожди и владыки, скорее

            На площадь все соберитесь, дабы иноземца, который

            В дом Алкиноя премудрого прибыл вчера, там увидеть:

            Бурей к нам брошенный, богу он образом светлым подобен".

[15]    Так говоря, возбудила она любопытное рвенье.

            В каждом, и скоро наполнилась площадь народом; и сели

            Все по местам. С удивленьем великим они обращали

            Взор на Лаэртова сына: ему красотой несказанной

            Плечи одела Паллада, главу и лицо озарила,

[20]    Стан возвеличила, сделала тело полнее, дабы он

            Мог приобресть от людей феакийских приязнь и вселил в них

            Трепет почтительный мужеской силой на играх, в которых

            Им испытать надлежало его, отличась пред народом.

            Все собралися они, и собрание сделалось полным.

[25]    Тут, обратяся к ним, царь Алкиной произнес: "Приглашаю

            Выслушать слово мое вас, людей феакийских, дабы я

            Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце.

            Гость иноземный - его а не знаю; бездомно скитаясь,

            Он от восточных народов сюда иль от западных прибыл -

[30]    Молит о том, чтоб ему помогли мы достигнуть отчизны.

            Мы, сохраняя обычай, молящему гостю поможем;

            Ибо еще ни один чужеземец, мой дом посетивший,

            Долго здесь, плача, не ждал, чтоб его я услышал молитву.

            Должно спустить на священные воды корабль чернобокий,

[35]    В море еще не ходивший; потом изберем пятьдесят два

            Самых отважных меж лучшими здесь молодыми гребцами;

            Весла к скамьям прикрепив корабельным, пускай соберутся

            В царских палатах они и поспешно себе на дорогу

            Вкусный обед приготовят; я всех их к себе приглашаю.

[40]    Так от меня объявите гребцам молодым; а самих вас,

            Скиптродержавных владык и судей, я прошу в мой пространный

            Дом, чтоб со мною, как следует, там угостить иноземца;

            Всех вас прошу, отказаться не властен никто; позовите

            Также певца Демодока: дар песней приял от богов он

[45]    Дивный, чтоб все воспевать, что в его пробуждается сердце".

            Кончив, пошел впереди он; за ним все судьи и владыки

            Скиптродержавные; звать Понтоной побежал Демодока.

            Скоро по воле царя пятьдесят два гребца, на отлогом

            Бреге бесплодносоленого моря собравшися, вместе

[50]    К ждавшему их на песке кораблю подошли, совокупной

            Силою черный корабль на священные сдвинули воды,

            Подняли мачты, устроили все корабельные снасти,

            В крепкоременные петли просунули длинные весла,

            Должным порядком потом паруса утвердили. Отведши

[55]    Легкий корабль на открытое взморье, они собралися

            Все во дворце Алкиноя, царем приглашенные. Скоро

            Все переходы палат, и дворы, и притворы народом

            Сделались полны - там были и юноши, были и старцы.

            Жирных двенадцать овец, двух быков криворогих и восемь

[60]    Остроклычистых свиней Алкиной повелел им зарезать;

            Их ободрав, изобильный обед приготовили гости.

            Тою порой с знаменитым певцом Понтоной возвратился;

            Муза его при рождении злом и добром одарила:

            Очи затмила его, даровала за то сладкопенье.

[65]    Стул среброкованый подал певцу Понтоной, и на нем он

            Сел пред гостями, спиной прислоняся к колонне высокой.

            Лиру слепца на гвозде над его головою повесив,

            К ней прикоснуться рукою ему - чтоб ее мог найти он -

            Дал Понтоной, и корзину с едою принес, и подвинул

[70]    Стол и вина приготовил, чтоб пил он, когда пожелает.

            Подняли руки они к предложённой им пище: когда же

            Был удовольствован голод их сладким питьем и едою,

            Муза внушила певцу возгласить о вождях знаменитых,

            Выбрав из песни, в то время везде до небес возносимой,

[75]    Повесть о храбром Ахилле и мудром царе Одиссее,

            Как между ними однажды на жертвенном пире великом

            Распря в ужасных словах загорелась и как веселился

            В духе своем Агамемнон враждой знаменитых ахеян:

            Знаменьем добрым ему ту вражду предсказал Аполлонов

[80]    В храме Пифийском оракул, когда через каменный праг он

            Бога спросить перешел, - а случилось то в самом начале

            Бедствий, ниспосланных богом богов на троян и данаев.

            Начал великую песнь Демодок; Одиссей же, своею

            Сильной рукою широкопурпурную мантию взявши,

[85]    Голову ею облек и лицо благородное скрыл в ней.

            Слез он своих не хотел показать феакийцам. Когда же,

            Пенье прервав, сладкогласный на время умолк песнопевец,

            Слезы отерши, он мантию снял с головы и, наполнив

            Кубок двудонный вином, совершил возлиянье бессмертным.

[90]    Снова запел Демодок, от внимавших ему феакиян,

            Гласом его очарованных, вызванный к пенью вторично;

            Голову мантией снова облек Одиссей, прослезяся.

            Были другими его не замечены слезы, но мудрый

            Царь Алкиной их заметил и понял причину их, сидя

[95]    Близ Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи.

            Он феакиянам веслолюбивым сказал: "Приглашаю

            Выслушать слово мое вас, судей и вельмож феакийских;

            Душу свою насладили довольно мы вкуснообильной

            Пищей и звуками лиры, подруги пиров сладкогласной;

[100]   Время отсюда пойти нам и в мужеских подвигах крепость

            Силы своей оказать, чтоб наш гость, возвратяся, домашним

            Мог возвестить, сколь других мы людей превосходим в кулачном

            Бое, в борьбе утомительной, в прыганье, в беге проворном".

            Кончив, поспешно пошел впереди он, за ним все другие.

[105]   Звонкую лиру приняв и повесив на гвоздь, Демодока

            За руку взял Понтоной и из залы пиршественной вывел;

            Вслед за другими, ведя песнопевца, пошел он, чтоб видеть

            Игры, в которых хотели себя отличить феакийцы.

            На площадь все собралися: толпой многочисленно-шумной

[110]   Там окружил их народ. Благородные юноши к бою

            Вышли из сонма его: Акроней, Окиал с Элатреем,

            Навтий, Примней, Анхиал, Эретмей с Анабесионеем;

            С ними явились Понтей, Прореон и Фоон с Амфиалом,

            Сыном Полиния, внуком Тектона; пристал напоследок

[115]   К ним и младой Евриал, Навболит, равносильный Арею:

            Всех феакиян затмил бы чудесной своей красотой он,

            Если б его самого не затмил Лаодам беспорочный.

            К ним подошли, наконец, Лаодам, Галионт с богоравным

            Клитонеоном - три бодрые сына царя Алкиноя.

[120]   Первые в беге себя испытали они. Устремившись

            С места того, на котором стояли, пустилися разом,

            Пыль подымая, они через поприще: всех был проворней

            Клитонеон благородный - какую по свежему полю

            Борозду плугом два мула проводят, настолько оставив

[125]   Братьев своих назади, возвратился он первый к народу.

            Стали другие в борьбе многотрудной испытывать силу:

            Всех Евриал одолел, превзошедши искусством и лучших.

            В прыганье был Анхиал победителем. Тяжкого диска

            Легким бросаньем от всех Эретмей отличился. В кулачном

[130]   Бое взял верх Лаодам, сын царя Алкиноя прекрасный.

            Тут, как у всех уж довольно насытилось играми сердце,

            К юношам речь обративши, сказал Лаодам, Алкиноев

            Сын: "Не прилично ли будет спросить нам у гостя, в каких он

            Играх способен себя отличить? Он не низкого роста,

[135]   Голени, бедра и руки его преисполнены силы,

            Шея его жиловата, он мышцами крепок; годами

            Также не стар; но превратности жизни его изнурили.

            Нет ничего, утверждаю, сильней и губительней моря;

            Крепость и самого бодрого мужа оно сокрушает".-

[140]   "Умным, - сказал, отвечая на то, Евриал Лаодаму, -

            Кажется мне предложенье твое, Лаодам благородный.

            Сам подойди к иноземному гостю и сделай свой вызов".

            Сын молодой Алкиноя, слова Евриала услышав,

            Вышел вперед и сказал, обратяся к царю Одиссею:

[145]   "Милости просим, отец иноземец; себя покажи нам

            В играх, в каких ты искусен, - но, верно, во всех ты искусен, -

            Бодрому мужу ничто на земле не дает столь великой

            Славы, как легкие ноги и крепкие мышцы, яви же

            Силу свою нам, изгнав из души все печальные думы.

[150]   Путь для тебя уж теперь недалек; уж корабль быстроходный

            С берега сдвинут, и наши готовы к отплытию люди".

            Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:

            "Друг, не обидеть ли хочешь меня ты своим предложеньем?

            Мне не до игр: на душе несказанное горе; довольно

[155]   Бед испытал и немало великих трудов перенес я;

            Ныне ж, крушимый тоской по отчизне, сижу перед вами,

            Вас и царя умоляя помочь мне в мой дом возвратиться".

            Но Евриал Одиссею ответствовал с колкой насмешкой:

            "Странник, я вижу, что ты не подобишься людям, искусным

[160]   В играх, одним лишь могучим атлетам приличных; конечно,

            Ты из числа промышленных людей, обтекающих море

            В многовесельных своих кораблях для торговли, о том лишь

            Мысля, чтоб, сбыв свой товар и опять корабли нагрузивши,

            Боле нажить барыша: но с атлетом ты вовсе несходен".

[165]   Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный:

            "Слово обидно твое; человек ты, я вижу, злоумный.

            Боги не всякого всем наделяют: не каждый имеет

            Вдруг и пленительный образ, и ум, и могущество слова;

            Тот по наружному виду внимания мало достоин -

[170]   Прелестью речи зато одарен от богов; веселятся

            Люди, смотря на него, говорящего с мужеством твердым

            Или с приветливой кротостью; он украшенье собраний;

            Бога в нем видят, когда он проходит по улицам града.

            Тот же, напротив, бессмертным подобен лица красотою,

[175]   Прелести ж бедное слово его никакой не имеет

            Так и твоя красота беспорочна, тебя и Зевес бы

            Краше не создал; зато не имеешь ты здравого смысла.

            Милое сердце в груди у меня возмутил ты своею

            Дерзкою речью. Но я не безопытен, должен ты ведать,

[180]   В мужеских играх; из первых бывал я в то время, когда мне

            Свежая младость и крепкие мышцы служили надежно.

            Ныне ж мои от трудов и печалей истрачены силы;

            Видел немало я браней и долго среди бедоносных

            Странствовал вод, но готов я себя испытать и лишенный

[185]   Сил; оскорблен я твоим безрассудно-ругательным словом".

            Так отвечав, поднялся он и, мантии с плеч не сложивши,

            Камень схватил - он огромней, плотней и тяжеле всех дисков,

            Брошенных прежде людьми феакийскими, был; и с размаха

            Кинул его Одиссей, жиловатую руку напрягши;

[190]   Камень, жужжа, полетел; и под ним до земли головами

            Веслолюбивые, смелые гости морей, феакийцы

            Все наклонились; а он далеко через все перемчался

            Диски, легко улетев из руки; и Афина под видом

            Старца, отметивши знаком его, Одиссею сказала:

[195]   "Странник, твой знак и слепой различит без ошибки, ощупав

            Просто рукою; лежит он отдельно от прочих, гораздо

            Далее всех их. Ты в этом бою победил; ни один здесь

            Камня ни дале, ни так же далеко, кaк ты, не способен

            Бросить". От слов сих веселье проникло во грудь Одиссея.

[200]   Радуясь тем, что ему хоть один благосклонный в собранье

            Был судия, с обновленной душой он сказал предстоявшим:

            "Юноши, прежде добросьте до этого камня; за вами

            Брошу другой я и столь же далеко, быть может и дале.

            Пусть все другие, кого побуждает отважное сердце,

[205]   Выйдут и сделают опыт: при всех оскорбленный, я ныне

            Всех вас на бой рукопашный, на бег, на борьбу вызываю;

            С каждым сразиться готов я - с одним не могу Лаодамом:

            Гость я его - подыму ли на друга любящего руку?

            Тот неразумен, тот пользы своей различать не способен,

[210]   Кто на чужой стороне с дружелюбным хозяином выйти

            Вздумает в бой; несомненно себе самому повредит он.

            Но меж другими никто для меня не презрителен, с каждым

            Рад я схватиться, чтоб силу мою, грудь на грудь, испытать с ним.

            Знайте, что я ни в каком не безопытен мужеском бое.

[215]   Гладким луком и самым тугим я владею свободно:

            Первой стрелой поражу я на выбор противника в тесном

            Сонме врагов, хоть кругом бы меня и товарищей много

            Было и меткую каждый стрелу на врага бы нацелил.

            Только одним Филоктетом бывал я всегда побеждаем

[220]   В Трое, когда мы, ахейцы, там, споря, из лука стреляли.

            Но утверждаю, что в этом искусстве со мной ни единый

            Смертный, себя насыщающий хлебом, сравниться не может;

            Я не дерзнул бы, однако, бороться с героями древних

            Лет, ни с Гераклом, ни с Евритом, метким стрелком эхалийским;

[225]   Спорить они и с богами в искусстве своем не страшились;

            Еврит великий погиб от того; не достиг он глубокой

            Старости в доме семейном своем; раздражив Аполлона

            Вызовом в бой святотатным, он из лука был им застрелен.

            Дале копьем я достигнуть могу, чем другие стрелою;

[230]   Может случиться, однако, что кто из людей феакийских

            В беге меня победит: окруженный волнами, я силы

            Все истощил, на неверном плоту не вкушая столь долго

            Пищи, покоя и сна; и мои все разрушены члены".

            Так он сказал; все кругом неподвижно хранили молчанье.

[235]   Но Алкиной, возражая, ответствовал так Одиссею:

            "Странник, ты словом своим не обидеть нас хочешь; ты только

            Всем показать нам желаешь, какая еще сохранилась

            Крепость в тебе; ты разгневан безумцем, тебя оскорбившим

            Дерзкой насмешкой, - зато ни один, говорить здесь привыкший

[240]   С здравым рассудком, ни в чем не помыслит тебя опорочить.

            Выслушай слово, однако, мое со вниманьем, чтоб после

            Дома его повторить при друзьях благородных, когда ты,

            Сидя с женой и детьми за веселой семейной трапезой,

            Вспомнишь о доблестях наших и тех дарованьях, какие

[245]   Нам от отцов благодатью Зевеса достались в наследство.

            Мы, я скажу, ни в кулачном бою, ни в борьбе не отличны;

            Быстры ногами зато несказанно и первые в море;

            Любим обеды роскошные, пение, музыку, пляску,

            Свежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе.

[250]   Но пригласите сюда плясунов феакийских; зову я

            Самых искусных, чтоб гость наш, увидя их, мог, возвратяся

            В дом свой, там всем рассказать, как других мы людей превосходим

            В плаванье по морю, в беге проворном, и в пляске, и в пенье.

            Пусть принесут Демодоку его звонкогласную лиру;

[255]   Где-нибудь в наших пространных палатах ее он оставил".

            Так Алкиной говорил, и глашатай, его исполняя

            Волю, поспешно пошел во дворец за желаемой лирой.

            Судьи, в народе избранные, девять числом, на средину

            Поприща, строгие в играх порядка блюстители, вышли,

[260]   Место для пляски угладили, поприще сделали шире.

            Тою порой из дворца возвратился глашатай и лиру

            Подал певцу: пред собранье он выступил; справа и слева

            Стали цветущие юноши, в легкой искусные пляске.

            Топали в меру ногами под песню они; с наслажденьем

[265]   Легкость сверкающих ног замечал Одиссей и дивился.

            Лирой гремя сладкозвучною, пел Демодок вдохновенный

            Песнь о прекраснокудрявой Киприде и боге Арее:

            Как их свидание первое в доме владыки Гефеста

            Было; как, много истратив богатых даров, опозорил

[270]   Ложе Гефеста Арей, как открыл, наконец, все Гефесту

            Гелиос зоркий, любовное их подстерегши свиданье.

            Только достигла обидная весть до Гефестова слуха,

            Мщение в сердце замыслив, он в кузнице плаху поставил,

            Крепко свою наковальню уладил на ней и проворно

[275]   Сети сковал из железных, крепчайших, ничем не разрывных

            Проволок. Хитрый окончивши труд и готовя Арею

            Стыд, он пошел в тот покой, где богатое ложе стояло.

            Там он, сетями своими опутав подножье кровати,

            Их на нее опустил с потолка паутиною тонкой;

[280]   Были не только невидимы оку людей, но и взорам

            Вечных богов неприметны они: так искусно сковал их,

            Мщенье готовя, Гефест. Западню перед ложем устроив,

            Он притворился, что путь свой направил в Лемнос, крепкозданный

            Город, всех боле других городов на земле им любимый.

[285]   Зорко за ним наблюдая, Арей златоуздный тогда же

            Сведал, что в путь свой Гефест, многославный художник, пустился.

            Сильной любовью к прекрасновенчанной Киприде влекомый,

            В дом многославного бога художника тайно вступил он.

            Зевса отца посетив на высоком Олимпе, в то время

[290]   Дома одна, отдыхая, сидела богиня. Арей, подошедши,

            За руку взял, и по имени назвал ее, и сказал ей:

            "Милая, час благосклонен, пойдем на роскошное ложе;

            Муж твой Гефест далеко; он на остров Лемнос удалился,

            Верно к суровым синтийям, наречия грубого людям".

[295]   Так он сказал, и на ложе охотно легла с ним Киприда.

            Мало-помалу и он и она усыпились. Вдруг сети

            Хитрой Гефеста работы, упав, их схватили с такою

            Силой, что не было средства ни встать им, ни тронуться членом;

            Скоро они убедились, что бегство для них невозможно;

[300]   Скоро и сам, не свершив половины пути, возвратился

            В дом свой Гефест многоумный, на обе хромающий ноги:

            Гелиос зоркий его обо всем известить не замедлил.

            В дом свой вступивши с печалию милого сердца, поспешно

            Двери Гефест отворил, и душа в нем наполнилась гневом;

[305]   Громко он начал вопить, чтоб его все услышали боги:

            "Дий вседержитель, блаженные, вечные боги, сверитесь

            Тяжкообидное, смеха достойное дело увидеть:

            Как надо мной, хромоногим, Зевесова дочь Афродита

            Гнусно ругается, с грозным Ареем, губительным богом,

[310]   Здесь сочетавшись. Конечно, красавец и тверд на ногах он;

            Я ж от рождения хром - но моею ль виною? Виновны

            В том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился?

            Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом,

            Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть.

[315]   Знаю, однако, что так им в другой раз заснуть не удастся;

            Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такому

            Сну в них теперь уж прошла: не сниму с них дотоле я этой

            Сети, пока не отдаст мне отец всех богатых подарков,

            Им от меня за невесту, бесстыдную дочь, полученных.

[320]   Правда, прекрасна она, но ее переменчиво сердце".

            Так он сказал. Той порой собрались в медностенных палатах

            Боги; пришел Посейдон земледержец; пришел дароносец

            Эрмий; пришел Аполлон, издалека разящий стрелами;

            Но, сохраняя пристойность, богини осталися дома.

[325]   В двери вступили податели благ, всемогущие боги:

            Подняли все они смех несказанный, увидя, какое

            Хитрое дело ревнивый Гефест совершить умудрился.

            Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали:

            "Злое не впрок; над проворством здесь медленность верх одержала;

[330]   Как ни хромает Гефест, но поймал он Арея, который

            Самый быстрейший из вечных богов, на Олимпе живущих.

            Хитростью взял он; достойная мзда посрамителю брака".

            Так говорили, друг с другом беседуя, вечные боги.

            К Эрмию тут обратившись, сказал Аполлон, сын Зевеса:

[335]   "Эрмий, Кронионов сын, благодатный богов вестоносец,

            Искренне мне отвечай, согласился ль бы ты под такою

            Сетью лежать на постели одной с золотою Кипридой?"

            Зоркий убийца Аргуса ответствовал так Аполлону:

            "Если б могло то случиться, о царь Аполлон стреловержец,

[340]   Сетью тройной бы себя я охотно опутать дозволил,

            Пусть на меня бы, собравшись, богини и боги смотрели,

            Только б лежать на постели одной с золотою Кипридой!"

            Так отвечал он; бессмертные подняли смех несказанный.

            Но Посейдон не смеялся; чтоб выручить бога Арея,

[345]   К славному дивным искусством Гефесту он, голос возвысив,

            С просьбой своей обратился и бросил крылатое слово:

            "Дай им свободу; ручаюсь тебе за Арея; как сам ты

            Требуешь, все дополна при бессмертных богах он заплатит".

            Бог хромоногий Гефест, отвечая, сказал Посейдону:

[350]   "Нет, от меня, Посейдон земледержец, того ты не требуй.

            Знаешь ты сам, что всегда неверна за неверных порука.

            Чем же тебя, всемогущий, могу я к уплате принудить,

            Если свободный Арей убежит и платить отречется?"

            Богу Гефесту ответствовал так Посейдон земледержец:

[355]   "Если могучий Арей, чтоб не быть принужденным к уплате,

            Скроется тайно, то все за него заплатить обязуюсь

            Я". Хромоногий Гефест отвечал Посейдону владыке:

            "Воли твоей, Посейдон, не дерзну и не властен отвергнуть".

            С сими словами разрушила цепи Гефестова сила.

[360]   Бог и богиня - лишь только их были разрушены цепи -

            Быстро вскочив, улетели. Во Фракию он удалился;

            Скрылася в Кипр золотая с улыбкой приветной Киприда;

            Был там алтарь ей в Пафосском лесу благовонном воздвигнут;

            Там, искупавши ее и натерши душистым, святое

[365]   Тело одних лишь богов орошающим маслом, Хариты

            Плечи ее облачили одеждою прелести чудной.

            Так воспевал вдохновенный певец. Одиссей благородный

            В сердце, внимая ему, веселился; и с ним веселились

            Веслолюбивые, смелые гости морей, феакийцы,

[370]   Но Алкиной повелел Галионту вдвоем с Лаодамом

            Пляску начать: в ней не мог превосходством никто победить их.

            Мяч разноцветный, для них рукодельным Полибием сшитый,

            Взяв, Лаодам с молодым Галионтом на ровную площадь

            Вышли; закинувши голову, мяч к облакам темно-светлым

[375]   Бросил один; а другой разбежался и, прянув высоко,

            Мяч на лету подхватил, до земли не коснувшись ногами.

            Легким бросаньем мяча в высоту отличась пред народом,

            Начали оба по гладкому лону земли плодоносной

            Быстро плясать; и затопали юноши в меру ногами,

[380]   Стоя кругом, и от топота ног их вся площадь гремела.

            Долго смотрев, напоследок сказал Одиссей Алкиною:

            "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских,

            Ты похвалился, что пляскою с вами никто не сравнится;

            Правда твоя; то глазами я видел; безмерно дивлюся".

[385]   Так он сказав, возбудил Алкиноеву силу святую.

            Царь феакиянам веслолюбивым сказал: "Приглашаю

            Выслушать слово мое вас, судей и владык феакийских;

            Разум великий имеет, я вижу, наш гость иноземный;

            Должно ему, как обычай велит, предложить нам подарки;

[390]   Областью нашею правят двенадцать владык знаменитых,

            Праведно-строгих судей; я тринадцатый, главный. Пусть каждый

            Чистое верхнее платье с хитоном и с полным талантом

            Золота нашему гостю в подарок назначит обычный.

            Всё повелите сюда принести и своими руками

[395]   Страннику сдайте, чтоб весел он был за трапезою нашей.

            Ты ж, Евриал, удовольствуй его, перед ним повинившись,

            Дав и подарок: его оскорбил неприличным ты словом".

            Так он сказал, изъявили свое одобренье другие;

            Каждый глашатая в дом свой послал, чтоб подарки принес он.

[400]   Но Евриал, повинуясь, ответствовал так Алкиною:

            "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских,

            Я удовольствую гостя, желанье твое исполняя.

            Медный свой меч с рукоятью серебряной в новых

            Чудной работы ножнах из слоновыя кости охотно

[405]   Дам я ему, и, конечно, он дар мой высоко оценит".

            Так говоря, среброкованый меч свой он снял и возвысил

            Голос и бросил крылатое слово Лаэртову сыну:

            "Радуйся, добрый отец иноземец! И если сказал я

            Дерзкое слово, пусть ветер его унесет и развеет;

[410]   Ты же, хранимый богами, да скоро увидишь супругу,

            В дом возвратяся по долгопечальной разлуке с семьею".

            Кончил; ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:

            "Радуйся также и ты и, хранимый богами, будь счастлив.

            В сердце ж своем никогда не раскайся, что мне драгоценный

[415]   Меч подарил свой, повинным меня удовольствовав словом".

            Так отвечав, среброкованый меч на плечо он повесил.

            Солнце зашло; все богатые собраны были подарки;

            Их поспешили глашатаи в дом отнести Алкиноев;

            Там сыновья Алкиноя владыки, принявши подарки,

[420]   Отдали матери их, многоумной царице Арете.

            Царь же повел знаменитого гостя со всеми другими

            В дом свой, и сели, пришедши, они на возвышенных креслах.

            Тут, обратяся к царице Арете, сказал благородный

            Царь: "Принеси нам, жена, драгоценнейший самый из многих

[425]   Наших ковчегов, в него положивши и верхнее платье

            С тонким хитоном. Поставьте котел на огонь, вскипятите

            Воду, чтоб гость наш омылся и, все осмотревши подарки,

            Им полученные здесь от людей феакийских, был весел,

            С нами сидя за вечерней трапезой и пенью внимая.

[430]   Я же еще драгоценный кувшин золотой на прощанье

            Дам, чтоб, меня вспоминая, он мог из него ежедневно

            Дома творить возлияние Зевсу и прочим бессмертным".

            Так он сказал, и царица Арета велела рабыням

            Яркий огонь разложить под огромным котлом троеножным.

[435]   Тотчас котел троеножный на ярком огне был поставлен.

            Налили воду в котел и усилили хворостом пламя;

            Чрево сосуда оно обхватило, вода закипела.

            Тою порою Арета прекрасный ковчег из покоев

            Внутренних вынесла гостю; в ковчег положила подарки,

[440]   Золото, ризы и все, что ему феакийские мужи

            Дали; сама ж к ним прибавила верхнее платье с хитоном.

            Кончив, она Одиссею крылатое бросила слово:

            "Кровлей накрыв и тесьмою опутав ковчег, завяжи ты

            Узел, чтоб кто на дороге чего не похитил, покуда

[445]   Будешь покоиться сном ты, плывя в корабле чернобоком".

            То Одиссей богоравный, в бедах постоянный, услышав,

            Кровлей накрыл и тесьмою опутал ковчег и искусный

            Узел (как был научен хитроумной Цирцеею) сделал.

            Тут пригласила его домовитая ключница в баню

[450]   Члены свои оживить омовеньем; и теплой купальне

            Рад был испытанный муж Одиссей, той услады лишенный

            С самых тех пор, как покинул жилище Калипсо, в котором

            Нимфы ему, как бессмертному богу, служили. Когда же

            Тело омыла ему и елеем натерла рабыня,

[455]   Легкий надевши хитон и богатой облекшись хламидой,

            Вышел он свежий из бани и к пьющим гостям в пировую

            Залу вступил. Навсикая царевна, богиня красою,

            Подле столба, потолок подпиравшего залы, стояла.

            Взор изумленный подняв на прекрасного гостя, царевна

[460]   Голос возвысила свой и крылатое бросила слово:

            "Радуйся, странник, но, в милую землю отцов возвратяся,

            Помни меня; ты спасением встрече со мною обязан".

            Юной царевне ответствовал так Одиссей многоумный:

            "О Навсикая, прекрасноцветущая дочь Алкиноя,

[465]   Если мне Геры супруг, громоносный Кронион, дозволит

            В доме отеческом сладостный день возвращенья увидеть,

            Буду там помнить тебя и тебе ежедневно, как богу,

            Сердцем молиться: спасением встрече с тобой я обязан".

            Так отвечав ей, на креслах он сел близ царя Алкиноя.

[470]   Было уж роздано мясо; уж чаши вином наполнялись.

            Тою порой возвратился глашатай с певцом Демодоком,

            Чтимым в народе. Певец посреди светлозданной палаты

            Сел пред гостями, спиной прислонившись к колонне высокой.

            Полную жира хребтовую часть острозубого вепря

[475]   Взявши с тарелки своей (для себя же оставя там боле),

            Царь Одиссей многославный сказал, обратясь к Понтоною:

            "Эту почетную часть изготовленной вкусно веприны

            Дай Демодоку; его и печальный я чту несказанно.

            Всем на обильной земле обитающим людям любезны,

[480]   Всеми высоко честимы певцы; их сама научила

            Пению Муза; ей мило певцов благородное племя".

            Так он сказал, и проворно отнес от него Демодоку

            Мясо глашатай; певец благодарно даяние принял.

            Подняли руки они к приготовленной пище; когда же

[485]   Был удовольствован голод их сладким питьем и едою,

            Так, обратясь к Демодоку, сказал Одиссей хитроумный:

            "Выше всех смертных людей я тебя, Демодок, поставляю;

            Музою, дочерью Дия, иль Фебом самим наученный,

            Все ты поешь по порядку, что было с ахейцами в Трое,

[490]   Что совершили они и какие беды претерпели;

            Можно подумать, что сам был участник всему иль от верных

            Все очевидцев узнал ты. Теперь о коне деревянном,

            Чудном Эпеоса с помощью девы Паллады созданье,

            Спой нам, как в город он был хитроумным введен Одиссеем,

[495]   Полный вождей, напоследок святой Илион сокрушивших.

            Если об этом по истине все нам, как было, споешь ты,

            Буду тогда перед всеми людьми повторять повсеместно

            Я, что божественным пением боги тебя одарили".

            Так он сказал, и запел Демодок, преисполненный бога:

[500]   Начал с того он, как все на своих кораблях крепкозданных

            В море отплыли данаи, предавши на жертву пожару

            Брошенный стан свой, как первые мужи из них с Одиссеем

            Были оставлены в Трое, замкнутые в конской утробе,

            Как напоследок коню Илион отворили трояне.

[505]   В граде стоял он; кругом, нерешимые в мыслях, сидели

            Люди троянские, было меж ними троякое мненье:

            Или губительной медью громаду пронзить и разрушить,

            Или, ее докативши до замка, с утеса низвергнуть,

            Или оставить среди Илиона мирительной жертвой

[510]   Вечным богам: на последнее все согласились, понеже

            Было судьбой решено, что падет Илион, отворивши

            Стены коню, где ахейцы избранные будут скрываться,

            Черную участь и смерть приготовив троянам враждебным.

            После воспел он, как мужи ахейские в град ворвалися,

[515]   Чрево коня отворив и из темного выбежав склепа;

            Как, разъяренные, каждый по-своему град разоряли,

            Как Одиссей к Деифобову дому, подобный Арею,

            Бросился вместе с божественно-грозным в бою Менелаем.

            Там истребительный бой (продолжал песнопевец) возжегши,

[520]   Он, наконец, победил, подкрепленный великой Палладой.

            Так об ахеянах пел Демодок; несказанно растроган

            Был Одиссей, и ресницы его орошались слезами.

            Так сокрушенная плачет вдовица над телом супруга,

            Падшего в битве упорной у всех впереди перед градом,

[525]   Силясь от дня рокового спасти сограждан и семейство.

            Видя, как он содрогается в смертной борьбе, и, прижавшись

            Грудью к нему, злополучная стонет; враги же, нещадно

            Древками копий ее по плечам и хребту поражая,

            Бедную в плен увлекают на рабство и долгое горе;

[530]   Там от печали и плача ланиты ее увядают.

            Так от печали текли из очей Одиссеевых слезы.

            Всеми другими они незамечены были; но мудрый

            Царь Алкиной их заметил и понял причину их, сидя

            Близ Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи.

[535]   Он феакиянам веслолюбивым сказал: "Приглашаю

            Выслушать слово мое вас, судей и владык феакийских.

            Пусть Демодок звонкострунную лиру заставит умолкнуть;

            Здесь он не всех веселит нас ее сладкогласием дивным:

            С тех пор, как пенье божественный начал певец на вечернем

[540]   Нашем пиру, непрестанно глубоко и тяжко вздыхает

            Странник; конечно, прискорбие сердцем его овладело.

            Должен умолкнуть певец, чтоб могли здесь равно веселиться

            Гость наш и все мы; конечно, для нас то приятнее будет.

            Здесь же давно к отправлению в путь иноземца готово

[545]   Все; и подарки уж собраны, данные дружбою нашей.

            Странник молящий не менее брата родного любезен

            Всякому, кто одарен от богов не безжалостным сердцем.

            Ты же теперь, ничего не скрывая, ответствуй на то мне,

            Гость наш, о чем я тебя вопрошу: откровенность похвальна.

[550]   Имя скажи мне, каким и отец твой, и мать, и другие

            В граде твоем и отечестве милом тебя величают.

            Между живущих людей безыменным никто не бывает

            Вовсе; в минуту рождения каждый, и низкий и знатный,

            Имя свое от родителей в сладостный дар получает;

[555]   Землю, и град, и народ свой потом назови, чтоб согласно

            С волей твоей и корабль наш свое направление выбрал;

            Кормщик не правит в морях кораблем феакийским; руля мы,

            Нужного каждому судну, на наших судах не имеем;

            Сами они понимают своих корабельщиков мысли;

[560]   Сами находят они и жилища людей и поля их

            Тучнообильные; быстро они все моря обтекают,

            Мглой и туманом одетые; нет никогда им боязни

            Вред на волнах претерпеть или от бури в пучине погибнуть.

            Вот что, однако, в ребячестве я от отца Навсифоя

[565]   Слышал: не раз говорил он, что бог Посейдон недоволен

            Нами за то, что развозим мы всех по морям безопасно.

            Некогда, он утверждал, феакийский корабль, проводивший

            Странника в землю его, возвращался морем туманным,

            Будет разбит Посейдоном, который высокой горою

[570]   Град наш задвинет. Исполнит ли то Посейдон земледержец,

            Иль не исполнит - пусть будет по воле великого бога!

            Ты же скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать,

            Где по морям ты скитался? Каких человеков ты земли

            Видел? Светлонаселенные их города опиши нам:

[575]   Были ль меж ними свирепые, дикие, чуждые правды?

            Были ль благие для странника, чтущие волю бессмертных?

            Также скажи, отчего ты так плачешь? Зачем так печально

            Слушаешь повесть о битвах данаев, о Трое погибшей?

            Им для того ниспослали и смерть и погибельный жребий

[580]   Боги, чтоб славною песнею были они для потомков.

            Ты же, конечно, утратил родного у стен илионских,

            Милого зятя иль тестя, которые нашему сердцу

            Самые близкие после возлюбленных сродников кровных?

            Или товарища нежноприветного, кроткого сердцем,

[585]   Там потерял ты? Не менее брата родного любезен

            Нам наш товарищ, испытанный друг и разумный советник".

Фантастика и приключения

Фантастика, магия, миф. Читайте бесплатно крутые книги в жанре фэнтези. Приключения героев, богов, демонов и чудовищ. Молодые и симпатичные герои отправляются в странствия по волшебной стране, чтобы найти свое счастье.